Мой план состоит в том, чтобы постоять перед классом отведенные мне на презентацию пять минут. Суфражисткам тоже приходилось планировать и хронометрировать свои акции протеста. У мистера Шеи другие планы. Он ставит мне D и ведет к начальству. Я совсем забыла, что суфражисток тоже бросали в тюрьму. Да уж. Я отправляюсь в тур по кабинетам школьного психолога, Самого Главного и снова зарабатываю ВОЗШМ. У меня в очередной раз Проблемы с дисциплиной.
Мне нужен адвокат. В этой четверти я появлялась в школе каждый день, просиживала задницу в каждом классе, выполняла домашнее задание, не жульничала на тестах. И тем не менее опять получаю ВОЗШМ. Они не могут наказывать меня за нежелание говорить. Это несправедливо. Что они обо мне знают? И где уж им понять, что творится у меня в голове? Разряды молнии, детский плач. Застигнутая лавиной, распятая страхами, придавленная грузом сомнений и вины. Боли.
Стены в комнате для ВОЗШМ по-прежнему белые. Энди Чудовища здесь нет. Спасибо Тебе, Господи, за эту малую милость. Мальчик с лимонными волосами, в данный момент, похоже, вступивший в контакт с пришельцами, мирно дремлет; две девочки-гота в черных бархатных платьях и живописно продранных колготках обмениваются улыбками Моны Лизы. Они прогуляли школу, чтобы постоять в очереди на убойный концерт. ВОЗШМ не самая большая цена за десятый ряд, места 21 и 22.
Я медленно закипаю. Адвокаты по телику всегда советуют своим клиентам молчать. Копы обязательно говорят такую вещь: «Все, что вы скажете, может быть использовано против вас». Самооговор. Я нашла это в словаре. Словарное слово на три очка. Тогда почему взрослые устраивают такой кипиш по поводу того, что я не говорю? Может, я не хочу оговаривать себя. Может, мне не нравится звук моего голоса. Может, мне нечего сказать.
Мальчик с лимонными волосами падает со стула и просыпается. Девочки-готы ржут. Мистер Шея втихаря ковыряет в носу. Мне нужен адвокат.
На уроке обществознания Дэвид Петракис передает мне записку. Напечатанную. Он считает ужасным, что мои родители не засняли уроки мистера Шеи на видео и не поддержали меня, как сделали предки Дэвида. Так приятно знать, что тебя хоть кто-то жалеет. Более того, родители вообще не в курсе произошедшего. Хотя все тайное скоро станет явным: уже на ближайшей встрече со школьным психологом.
Я думаю, что Дэвиду надо быть судьей. Его последнее карьерное устремление — стать гением в области квантовой физики. Я не знаю, что это значит, но, по словам Дэвида, его отец в ярости. Его отец прав. Дэвид создан для права: убийственное спокойствие, мозги с турбонаддувом и умение видеть слабости.
Он останавливается возле моего шкафчика. Я говорю ему, что мистер Шея поставил мне D за доклад о суфражистках.
Дэвид: У него есть на то основания.
Я: Это был замечательный доклад! Ты его читал. Я составила библиографию и ничего не содрала из энциклопедии. Лучший доклад в моей жизни. Я не виновата, что мистер Шея не понимает искусства перформанса.
Дэвид замолкает, чтобы предложить мне жвачку. Отвлекающий маневр вроде тех, что любят присяжные.
Дэвид: Но ты не поняла главного. Задача суфражисток в том и состояла, чтобы говорить громко, высказаться в защиту своих прав. Ты не можешь высказаться в защиту права молчать. Так ты позволишь плохим парням победить. Если бы суфражистки поступали, как ты, женщины до сих пор не имели бы права голоса.
Я выдуваю пузырь прямо ему в лицо. Он складывает обертку от жвачки в крошечные треугольники.
Дэвид: Не пойми меня неправильно. По-моему, то, что ты сделала, было очень круто и устроить тебе ВОЗШМ жутко несправедливо. Но не надейся, будто хоть что-то изменится, пока ты не выскажешься в свою защиту.
Я: Ты всем своим друзьям читаешь такие нотации?
Дэвид: Только тем, кто мне нравится.
С минуту мы оба обдумываем ситуацию. Звенит звонок. Я продолжаю рыться в шкафчике в поисках книжки, которой там точно нет. Дэвид в сотый раз смотрит на часы. Мы слышим, как Самый Главный орет: «Народ, а ну пошевеливайтесь!»
Дэвид: Может, я тебе позвоню.
Я: Может, я тебе не отвечу. (Жуй-жуй-жуй. Выдуй пузырь и схлопни его.) А может, отвечу.
Он что, приглашает меня на свидание? Я так не думаю. А вот он вроде бы да. Похоже, я отвечу, если он позвонит. Но если он прикоснется ко мне, я взорвусь, так что о свидании не может быть и речи. Никаких прикосновений.
Я остаюсь после уроков поработать над эскизами. Мистер Фримен поначалу помогает. Он вручает мне рулон коричневой бумаги, белый мелок и показывает, как нарисовать дерево тремя размашистыми линиями. Ему без разницы, сколько ошибок я делаю, просто раз, два, три — в темпе вальса, говорит он. Снова и снова. Я извожу не меньше мили бумаги, но ему по барабану. Вот, возможно, в чем корень его проблем, а именно бюджетных разногласий со школьным советом.
Бог отрывисто сообщает по интеркому, что мистер Фримен опаздывает на собрание преподавательского состава. Мистер Фримен в ответ говорит слова, которые нечасто услышишь от учителей. Он дает мне новый мелок и велит нарисовать корни. Нельзя вырастить хорошее дерево без корней.
Художественный класс — одно из тех мест, где я чувствую себя в безопасности. Я напеваю себе под нос и не беспокоюсь, что выгляжу глупо. Корни. Фу! Но я стараюсь. Раз, два, три. Я не думаю о завтрашнем дне или о следующей минуте. Раз, два, три.
Кто-то выключает свет. Я вскидываю голову. ОНО здесь. Энди Чудовище. Кроличье сердце выскакивает из моей груди и скачет по бумаге, оставляя на корнях моего дерева кровавые следы. ОНО снова включает свет.