Говори - Страница 29

В средних классах легче было почистить зубы колючей проволокой вместо зубной нити, чем признаться, что тебе кто-то нравится.

В общем потоке я иду к своему шкафчику. Мы все как один в пуховых куртках и безрукавках, а потому сталкиваемся и катимся, точно электрические автомобильчики на ярмарочном аттракционе. На некоторых шкафчиках я вижу приклеенные скотчем конверты, но особо не задумываюсь на данную тему, пока не обнаруживаю конверта на дверце собственного шкафчика. На конверте написано «Мелинда». Должно быть, розыгрыш. Кто-то приклеил к дверце конверт, чтобы выставить меня идиоткой. Я осторожно оглядываюсь через левое плечо, затем через правое, ожидая увидеть сборище мерзкой ребятни, тыкающей в меня пальцем. Но вижу только затылки.

А что, если все это взаправду? А что, если это от мальчика? Сердце замирает, ёкает и начинает громко стучать. Нет, не Энди. Его стиль определенно не назовешь романтичным. Возможно, Дэвид Петракис, мой напарник по лабораторным работам. Он исподтишка наблюдает за мной, когда думает, что я не вижу: наверное, боится, как бы я опять не сломала лабораторное оборудование или не упала в обморок. Иногда он дарит мне озабоченную улыбку. Так улыбаются собаке, которая может укусить. Все, что мне надо сделать, — открыть конверт. Это выше моих сил. Я прохожу мимо шкафчика и отправляюсь на урок биологии.

В честь Дня святого Валентина мисс Кин решает повторить материал о птичках и пчелках. Естественно, ничего такого, что можно применить на практике, никакой информации насчет того, почему вас сводят с ума гормоны, или почему у вас чуть что вспыхивает лицо, или как узнать, действительно ли кто-то прикрепил валентинку к вашему шкафчику. Нет, она реально рассказывает нам о пчелках и птичках. Записочки, свидетельства любви и измены, передаются из рук в руки, словно лабораторные столы — полосы скоростного движения на шоссе Купидона. Мисс Кин рисует яйцо с крошечным цыпленком внутри.

Дэвид Петракис изо всех сил борется со сном. Интересно, а я ему нравлюсь? Я его определенно нервирую. Он боится, что я могу испортить ему оценку. Но, может, он начинает потихоньку на меня западать? А оно мне надо? Я грызу ноготь большого пальца. Нет. Мне просто необходимо хоть кому-нибудь нравиться. Получить записку с сердечком. Я слишком сильно оттягиваю край ногтя, из-под него течет кровь. Я сжимаю палец, собирая кровь в круглую каплю, которая скатывается на ладонь. Дэвид протягивает мне бумажный платок. Я прижимаю его к ранке. Белые бумажные волокна расползаются и становятся красными. Мне не больно. Ничуточки. Больно только от ухмылок и взглядов, которые мелькают в комнате, точно крошечные воробушки.

Я открываю тетрадь и пишу Дэвиду записку: «Спасибо!» И пододвигаю к нему тетрадь. Он тяжело сглатывает, его адамово яблоко опускается и поднимается. Он пишет ответ: «Всегда пожалуйста». И что теперь? Я еще сильнее прижимаю к пальцу платок, чтобы сосредоточиться. На доске птенец мисс Кин вылупляется из яйца. Я изображаю мисс Кин в виде дрозда. Дэвид улыбается. Он пририсовывает у нее под ногами ветку и возвращает мне тетрадь. Я пытаюсь соединить ветку с деревом. Получается замечательно — гораздо лучше, чем все мои жалкие потуги в художественном классе. Звенит звонок, и, когда Дэвид собирает книжки, его рука касается моей. Я точно ошпаренная срываюсь с места. Я боюсь на него посмотреть. А что, если он думает, будто я уже прочла его открытку, но ничего не сказала, потому что ненавижу его всеми фибрами души? Но я ничего не могу сказать, потому что открытка может быть или розыгрышем, или подарком от другого молчаливого наблюдателя, затерявшегося в тени шкафчиков и дверей.

Мой шкафчик. Открытка все еще здесь, белый прямоугольник надежды с моим именем. Я отрываю конверт и вскрываю его. Что-то падает к моим ногам. На открытке два слащавых плюшевых медвежонка угощаются медом из одного горшочка. Я читаю открытку. «Спасибо за понимание. Ты душка!» И подпись красными чернилами: «Удачи!!! Хизер».

Я наклоняюсь посмотреть, что там выпало из конверта. Ожерелье дружбы, которое в приступе безумия я подарила Хизер в канун Рождества. Тупость тупость тупость. Как я могла быть настолько тупой?! Я чувствую, как внутри меня что-то трещит, это ребра сжимают легкие так, что становится трудно дышать. Спотыкаясь, я бреду по коридору, затем — по другому, пока не нахожу мою, и только мою дверь, не проскальзываю внутрь и не запираю ее, даже не утруждая себя тем, чтобы включить свет, а просто падая, падая с высокой горы на сиденье коричневого кресла, на котором я могу вонзить зубы в мягкую белую кожу запястья и плакать, точно ребенок, кем, в сущности, и являюсь. Я раскачиваюсь и бьюсь головой о стену из шлакобетонных блоков. Полузабытый праздник обнажил каждый застрявший во мне нож, каждую рану. Ни Рейчел, ни Хизер, ни даже глупому компьютерному гению — никому не могла бы понравиться сидящая внутри меня девочка — мое второе «я».

Пресвятая Дева приемной

Больницу Пресвятой Девы Милосердия я обнаруживаю совершенно случайно. Заснув в автобусе, я проезжаю торговый центр и решаю попытать счастья в больнице. Возможно, там я смогу узнать что-нибудь полезное из области медподготовки для Дэвида.

Мне здесь нравится, хотя интерес мой явно нездоровый. Практически на каждом этаже есть приемные. Чтобы не привлекать к себе внимания, я не сижу на одном месте и постоянно поглядываю на часы с таким видом, будто я тут по делу. Я боюсь, что меня поймают, но у людей вокруг и без того хлопот полон рот. Больница — идеальное место стать невидимкой, а еда в здешнем кафетерии лучше, чем в школьной столовке.