Есть и другие признаки весны. Центральные лужайки отхаркивают лопаты и варежки, проглоченные январскими сугробами. Мама убрала зимнюю одежду на чердак. Папа что-то там бормочет насчет зимних рам, но не снимает их. Из окна автобуса я вижу фермера, который обходит свое поле в надежде, что грязь скажет ему, когда начинать сев.
Именно первого апреля, в День дурака, большинство старшеклассников получают письма из колледжей о том, приняли их или нет. Ура или увы. Самый нездоровый период времени. Напряжение зашкаливает. Ученики прямо из бутылочки пьют розовую микстуру от колик в животе. Дэвид Петракис, мой напарник по лабораторным работам, составляет программу с базой данных выпускников, чтобы проследить, кто куда поступил. На основании анализа таких факторов, как выбранные старшеклассниками продвинутые классы и факультативные занятия, средние результаты тестов и средний балл, он хочет определить, что необходимо сделать для поступления в Гарвард.
Я практически не пропускаю уроков. Хорошая девочка, Мелли. Поворачивайся, Мелли. Садись, Мелли. Правда, по головке меня никто не гладит. Я сдала тест по алгебре, я сдала тест по английскому, я сдала тест по биологии. Что ж, аллилуйя! Все это ужасно глупо. Может, ребята именно потому и вступают в разные клубы, чтобы было о чем подумать на уроках.
Энди Чудовище стал членом Интернационального клуба. Вот уж никогда бы не подумала, что он живо интересуется греческой кухней или французскими музеями! Он покинул стол Март и теперь увивается вокруг Рейчел/Рашель, Греты-Ингрид и остальных иностранок. Рейчел/Рашель хлопает своими фиолетовыми ресницами, словно он супермен какой. А ведь она всегда казалась такой разумной!
Пасха как-то незаметно приходит и уходит. Думаю, она застала маму врасплох. Мама не очень-то жалует Пасху, потому что она всегда выпадает на разные дни и вообще во время Пасхи покупатели не слишком активны. Когда я была маленькой, мама обычно по всему дому прятала для меня крашеные яйца. Последнее яйцо лежало в большой корзине с шоколадными зайцами и желтыми зефирными цыплятами. Когда еще были живы бабушка с дедушкой, они обычно брали меня с собой в церковь, и мне приходилось надевать тесные платья с кружевами, от которых чесалось все тело.
В этом году в честь Пасхи мы ели бараньи отбивные. На ланч я сварила яйца вкрутую и черным фломастером разрисовала их рожицами. Папа всю дорогу жаловался, что у него куча работы во дворе. Из мамы слова было не вытянуть. Я оказалась еще менее разговорчивой. Там, в раю, бабушка с дедушкой хмурились. Я, типа, даже пожалела, что мы не пошли в церковь. Некоторые пасхальные песни очень красивые.
Сегодня последний день весенних каникул. Наш дом потихоньку проседает, и я чувствую себя Алисой в Стране чудес. Опасаясь, что моя голова скоро пробьет крышу, я ухожу из дома и отправляюсь в торговый центр. У меня в кармане десять баксов. На что их потратить? На картофель фри? Взять картофеля фри на десять долларов — предел мечтаний. Если бы «Алиса в Стране чудес» была написана в наше время, спорим, Алиса получила бы не малюсенькое пирожное, а огромную порцию картофеля фри с надписью: «Съешь меня». Но с другой стороны, лето на носу, что означает шорты, и футболки, и, возможно, даже купальник. Я прохожу мимо фритюрниц.
Сейчас, когда весна уже почти кончается, в витринах осенние коллекции одежды. Ладно, будем ждать — через год мода будет как раз по сезону. В некоторых магазинах у входных дверей торчат приглашенные для перформанса артисты. Какой-то парень запускает дурацкий самолетик, который делает мертвую петлю; женщина с пластмассовым лицом завязывает и развязывает шаль. Нет, теперь это юбка. Теперь топик с лямкой на шее. Теперь шарф. Люди стараются на нее не смотреть, поскольку не знают, то ли аплодировать, то ли бросить ей пару монет. Мне ее жалко. Интересно, какие отметки у нее были в средней школе? Я бы с удовольствием дала ей денег, но вот только неудобно просить сдачи с десятки.
Я спускаюсь по эскалатору к центральному фонтану, где сегодня в качестве развлечения разрисовывают лица. Очередь длинная и шумная — шестилетние дети с родителями. Мимо меня проходит маленькая девочка — она тигр. Она плачет, требуя мороженого, и размазывает слезы по лицу. Ее тигровый окрас расплывается, и мамаша орет на нее.
«Ну и зоопарк».
Я поворачиваюсь. Айви сидит на бортике фонтана, пристроив на коленях огромный альбом для рисования. Она кивает в сторону очереди из плакс и разрисовщиков, яростно малюющих полоски, пятнышки и усы.
«Мне их даже жаль, — говорю я. — А что ты рисуешь?»
Айви пододвигается, чтобы я могла сесть рядом, и протягивает мне альбом. Она рисует лица детей. Половина лица грустная, половина — притворно веселая, так как покрыта толстым слоем клоунского грима. Никаких там тебе тигров или леопардов.
«Когда я была здесь в последний раз, они раскрашивали лица под клоунов. А сегодня вот такой облом», — объясняет Айви.
«И все же смотрится здорово, — говорю я. — Только, типа, немного зловеще. Не то чтобы жутко, но как-то неожиданно». Я отдаю ей альбом.
Айви тычет карандашом в завязанные узлом волосы. «Очень хорошо. Именно этого я и добиваюсь. Твоя штуковина из костей индюшки тоже была жуткой. Но жуткой в хорошем смысле слова, жутко хорошей. Прошло столько месяцев, а я все еще думаю о ней».
Ну и что мне на это сказать? Я закусываю губу, затем разжимаю зубы. Я вытаскиваю из кармана упаковку леденцов «Лайф сэйверс». «Угощайся». Она берет один, я беру три, и секунду мы просто молча сосем. «Как продвигается дерево?» — спрашивает она.